Отправлено: 30.01.11 20:05. Заголовок: II. King's Speech (c)

Время действия: 16 июля 2306 года
Место действия: Тронный зал, замок Сарнатос, остров Орис
Описание эпизода:

цитата:

Король и королева в гневе от вчерашних выходок Независимых. Сначала один устроил масштабный мятеж. Конечно, с самого начала было понятно, что горе-воякам не удастся победить, но Барретта бесило то, что кто-то решился пойти против него. Некоторое время спустя в Сарнатос заявились два идиота - один стащил золотой кубок из сокровищницы, а второй поджег королевские покои. Ну и вдовесок у леди Тинтагель опять обострилась жалость к убогим. Естественно, всех их отправили в темницу, чтобы казнить. Всех, кроме Тин, разумеется - ей Барретт хотел преподать очередной урок, хотя на успех надежд не было. Но сегодня у них с Лорелей была уже другая головная боль, и ее виновником были персоны, куда более важные, чем все эти тупоголовые мятежники, и даже чем эта девчонка Тинтагель, постоянно вставляющая ему палки в колеса. Барретту было просто жизненно необходимо выведать все секреты новоиспеченных пленников, и первым делом он вызывает одного из них "на ковер" - как следует допросить.

 Отправлено: 09.02.11 21:21. Заголовок: 12 июля. Рассвет. Ми..

12 июля.
Рассвет. Мир вокруг него вздохнёт и начнёт медленно открывать свои многоцветные большие глаза. Тьма дёрнется и отпрянет от восточных границ земли, а солнце потянет вверх прозрачные золотые лучи. Кажется, что земля зашевелится, отгоняя от себя ночной дурман – сладкий сон о вечности. А вместе с ней и всё, что живёт на ней, вспомнит, откликнется восходящему над головой свету. Они всё равно будут помнить б этом, всё равно видеть свет каждый рассвет. Будут подниматься к нему глаза и радоваться. Они не как люди. Они совершенно иные. И вроде бы созданные раньше живых, вроде бы не такие разумные, как люди и сходные с ними расы. Но отчего-то намного мудрее всех тех, кто называл себя «венцом творения».
Он прожил достаточно долго, чтобы начать видеть мир с иной стороны. Теперь, когда время не казалось несущимся сквозь пространство, словно падающая звезда, жизнь представлялась совершенно иной. Нужно было поступать иначе, принимать иные решения. И может быть осознать, что это нужно было начать делать гораздо раньше. Возможно настоящая жизнь именно тогда, когда она кажется мгновением. А всё остальное – выжженная потрескавшаяся земля под ногами. Земля Сеттер.
С той чудовищной ночи прошло уже почти две тысячи лет. А точнее тысяча семьсот восемьдесят шесть. Голые холодные безжизненные камни, потрескавшаяся мёртвая земля и ничего живого в радиусе того давнего пожара, разожженного Королём Кендреттом и его союзниками. Здесь погибло всё и все, никого не осталось в живых. Всё вокруг пропиталось кровью убитых, и Сеттер почти две тысячи лет помнил об этом. Но теперь он видел, как возрождается жизнь – как пробиваются, раскалывая камни, к солнцу зелёные ростки. Как рядом с пустыми ранее, мёртвыми, когда-то обугленными деревьями, уже поднимались новые, совсем юные. Как робко и мирно зацветали маленькие цветы рядом с могильными камнями Ламии и Эйгира. И он помнил тот год, когда впервые за тысячу с лишним лет увидел новую жизнь на Сеттере, когда и в его душе снова зародился луч света. Двадцать четыре года назад, когда родился Айден.
Барретт опустился на одно колено рядом с двумя камнями, на которых глубокими ожогами когда-то его рукой были выведены имена его матери и деда. Они были лишь символом, эти камни, и под ними не было тел тех, кто должен был быть его семьёй. В его жизни они тоже были только символом, призрачным, но постоянным напоминанием о том, чего у него никогда не было. Король снял чёрную ездовую перчатку, проводя ладонью по камню с именем матери, одновременно смахивая с него песок.
-- Здравствуй, - прошептал он, чуть улыбнувшись, - Прости, что я не приехал раньше. Все эти бесконечные дела государственной важности – ты же знаешь. Вся эта жизнь…
Ветер чуть коснулся его коротких чёрных волос, лаская по щекам. Ему хотелось думать, что это её ответ. Он как всегда весь в чёрном, своём неизменном цвете, созвучном его душе. Чёрной от зла и жестокости или от горя и боли – каждый человек, что считал себя в праве судить его, думал по-разному.
-- Айден уже совсем взрослый, пусть и ещё так молод. Жаль, что ты не видишь его, как я. Ты бы им гордилась, я уверен. И я горжусь им. Когда-нибудь я расскажу ему всю правду, и мы приедем сюда вместе. Ты будешь рада.
Он говорил очень тихо, говорил той, что сам хотел бы видеть сейчас, перед собой. Той, кого так любил и не имел возможности выразить это. Он говорил для неё и верил, что она слышит.
-- А я… Всё меняется, знаешь. В лучшую или в худшую сторону – не знаю. Но меняется, - он усмехнулся, - Мне почти две тысячи лет. Небо, зачем я живу так долго? Заешь, я довольно часто теперь задаюсь этим вопросом. Наверное, всё же старею.
Тихо засмеявшись, он провёл рукой по глазам, словно протирая их ото сна. Того самого сладкого вечного сна, которым он, наверное, уже давно должен был уснуть, но всё медлил, всё отдалял этот момент. А потом понимал, что не мог иначе. Золотой диск утреннего солнца показался из-за горизонта и вдоль земли стремительно полетели его лучи, наполняя мир теплом своего расплавленного золота. Барретт взглянул на восходящую звезду, щурясь от её ослепительного света. Позади него Мор, его верный конь, переступил с ноги на ногу, тряхнув головой, жмурясь подобно своего хозяину.
-- Нет, я знаю, это ещё не конец. Я не могу уйти. Айден ещё молод и не опытен, чтобы взвалить на его плечи это бремя. Эта страна всегда ненавидела своих Королей. Но я не позволю им сделать то же самое с моим сыном. Я сделаю этот мир идеальным для него.
Это стало его единственной целью – идеальный мир для единственного сына. И ради этого он был готов пожертвовать всеми и всем, пойти на любые жертвы, использовать любые средства. И как бы этот ненавистный ему остров не противился его воле, сколько бы не появлялось в его жизни Независимых, он уничтожит любого. Ему было всё равно, как относились к нему люди – он знал, что его ненавидели, и привык к этому ещё задолго до собственной коронации. Но он не мог позволить им развалить Орис, уничтожить порядок. Потому что эта страна перейдёт в руки Айдена, и будет повиноваться ему, хочется ей того или нет.
Солнце озарило его лицо, высвободившись из-под власти тёмной линии горизонта. Ветер снова провёл незримой рукой по его щекам и ненароком вспыхнувший гнев улёгся в душе. Она понимала его, она его слышала. Может быть, ему не нужны были слова, чтобы сказать всю правду. Так ему было намного легче, потому что он не умел говорить о том, что чувствовал. Они считали, что у него нет сердца, а он убедил себя, что не имеет на него права.
Король поднялся с земли, не отрывая глаз от камней. Разогнувшись, он поклонился имени матери и деда. Те ответили ему молчанием, продолжая смотреть на него выжженными буквами в кругу маленьких красных цветов. Верный Мор встрепенулся, заранее понимая волю своего хозяина. Оседлав его, почти две тысячи лет назад сотканного из теней рукой Эйгира, Барретт набросил на голову глубокий капюшон, скрывая своё лицо, и поехал прочь от Сеттера.

16 июля.
Аркалетт встретил своего Короля таким же ранним утром, как четыре дня назад его встречал Сеттер. Неизвестный всадник, с головой скрытый от любопытных глаз длинным чёрным балахоном, въехал на территорию Сарнатоса, миновав защитные поля замка. Его не было девять дней, ведь Сеттер находился в четырёх днях пути от Аркалетта. Но о том, где именно был Его Величество, знала только его Королева, друг и советник – три человека во всём мире, кто знал всю правду о Барретте. Солнце всходило над столицей, заливая её золотым светом, так сильно контрастирующим с чёрными пиками королевского замка. Отпустив Мора, он вошёл внутрь, проходя через весь замок к своим покоям. Тени зашевелились по углам, приветствуя своего Повелителя, еле заметно скользя вслед его уверенной твёрдой поступи. Весь замок, насквозь пропитанный его силой – пропитанный им самим – словно ожил от его присутствия. Он шёл вперёд, чувствуя, как тени подбираются к его лицу, тихо нашёптывая на своём наречии обо всём, чего он не видел и не знал. Они были везде, они были повсюду. Они лишь не проникали в чужие души, хотя по его воле могли даже это. Они пронизывали собой весь его мир, и через них он владел им всем. И теперь они говорили ему о тех, что не должны были появляться на его земле.
Когда он вошёл в королевские покои, она ещё лежала на кровати. Её длинные смольные волосы рассыпались по белоснежным подушкам словно миллионы драгоценных шёлковых нитей. Она лежала к нему спиной, и он не знал, спит ли она ещё, потому старался ступать тише, чтобы не потревожить её. Он аккуратно сел на кровать, а она повернулась к нему. Наклонившись над ней, глядя в её красивое лицо, в чёрные бездонные глаза, он чуть коснулся пальцами её щеки, убирая локоны волос.
-- Доброе утро, - тихо проговорил он и поцеловал её.
Он любил её всем своим существом, что бы кто не говорил о нём. Она была его единственной женщиной, его женой – его любимой, которая прошла с ним огонь и воду. Прошла рука об руку и не оставила. Она была его жизнью, подарившей ему самое драгоценное, о чём он только мог мечтать – их сына.
Ему удалось отдохнуть всего лишь два часа. Он так и не смог уснуть, просто лежал на их кровати, глядя в потолок, а его Лор была с ним. Потом, в обыденное для них время, пришли слуги, Киран и Дарлин. Барретт заглянул в лицо своему слуге, как всегда не находя в нём особенных эмоций: Вестер всегда умело их прятал. Но в этот раз Барретту не нужна была помощь юноши.
-- Киран, - произнёс Король его имя, пресекая манипуляции слуги, - Спустись в темницы и позаботься, чтобы наших пленных накормили. День предстоит долгий, силы им понадобятся. Иди.
Ещё несколько часов, ещё целое море очередных проблем. Чёрные камни в королевском венце на его голове словно пульсировали вместе со стуком его сердца. А вокруг него тронный зал из чёрных камней с красными прожилками и постепенно собирающиеся в нём его подданные. Независимые и всё, что касалось их, уже превратились в обыденный список дел на каждый день, и он скорее стал бы удивляться их отсутствию, чем их новым «проделкам». В этой стране всегда находился кто-то, кто был недоволен правлением, каким бы оно на самом деле ни было. Многие из них полагали, что Кендретт и Лорретт были бы лучшими властелинами этой страны, совершенно не представляя, кем на самом деле были их вожделенные погибшие правители. Кровавая нить проходила через всю историю Королей Ориса, не обделяя своим вниманием никого из монаршего рода. Но не в этот раз. Теперь эта гордая непокорная страна склонит перед ним свою голову, даже если для этого ему нужно будет переломать ей хребет.
Солнце достигло границ полудня, увенчивая огненным диском ясное голубое небо. Тёплые солнечные лучи проникали сквозь вытянутые окна замка внутрь, стелясь под ногами. Но свет словно пропадал в Сарнатосе, поглощаемый миллиардами теней, копошащимися в его углах. Барретт восседал на своём чёрном каменном троне, как будто вырастающего из пола угрожающе острыми пиками. Он смотрел на тех, кто собрался вокруг него, ожидая его воли или его слова. Смотрел и не видел, весь погружённый в свои мысли. Усталость всё ещё напоминала о себе, тихо ноя в затылке, а мысли крутились в голове, цепляясь одна за другую. Леди Эхрад попросила дозволения спуститься к пленным, и он позволил ей, среди оставшихся лиц он всё ещё не видел своего сына. Чёрные глаза снова скользнули вперёд, оглядывая тронный зал. Тени всколыхнулись и зашипели.
-- Приведите ко мне одного из наших гостей, - приказал Повелитель Теней.

 Отправлено: 27.02.11 17:13. Заголовок: Всегда есть кто-то, ..

Всегда есть кто-то, кому что-то не нравится. Они могут быть разными: милыми, низкими старушками, которые просто терпят свое недовольство, а могут быть и взрослыми, постоянно возмущающимися мужчинами. Они живут так же, как вы. Спят, едят, работают, смеются, улыбаются, взрослеют и стареют. И сколько бы Тинтагель не старалась казаться той самой главной обиженной из толпы, единственной на весь белый свет, ей необходимо было признать, что она не одна. Таких, как она – много. И в этой толпе ее взгляды разделяют десятки, а на всем Орисе – сотни. Девушка может стараться быть одинокой, потому что так она становится лучшей и не отдаляется за кулисы. Именно из-за своего тщеславия Тин и начала пропагандировать то, что политика в стране неверная, и только потом, чтобы объяснить для самой себя свой неоправданный эгоизм, ей улыбнулась идея. Отец не раз рассказывал о том, что ее мать была одной из Сопротивления, о возрождении котором сейчас шли активные и все более правдоподобные слухи. Почему бы дочери не пойти по стопам матери? Ведь это так распространено, все эти отпускные и легко забывающиеся шуточки про то, что дочери повторяют ошибки матерей, не правда ли? Когда в зеркало на Тинтагель в ответ смотрела статная, молодая женщина с самодостаточным и чересчур горделивым взглядом, внутри рвала в клочья все принципы знатной дамы какая-то незнакомка для каждого родственника Тинтагель и каждого знакомого из дворца. Об этой незнакомке знали лишь те, кому Тин отдала украденный стражей кошелек или лично ей унесенный и замка хлеб, или король Барретт, но и он не знал, насколько женщина внутри Тинтагель сильна. Насколько могучая власть у нее, и насколько эта женщина безумна, потому что зная, что за каждую ее благородную «провинность» ей будет штраф, с каждым разом все более строгий и серьезный, она продолжала свое буйство. Она не хотела быть как все, она отрицала однообразие этой серой массы. Ее черный с белым вперемешку не образовывал такой же мутный и блеклый оттенок, а наоборот, ставил четкую грань между всеми и ей.
Утро было странным. Проведя половину предыдущего дня в темнице, а также всю прошлую ночь, у нее до сих пор оставалось ощущение, что ей дьяволски холодно. На кистях рук оставались царапины от оков, которые при каждом взмахе руки или прикосновении к ним отзывались невыносимой болью. По крайней мере, она ничем не заболела: еще бы, ей досталась камера высшего класса, с толстой подстилкой из сена, окном на солнечную площадь перед замком Ориса. Она могла отодвинуть подстилку так, чтобы она освещалась и грелась летним теплом. А учитывая мрак Сарнатоса и даже те не самые приятные условия проведения времени, это чувство было уникальным.
Но уже спустя четыре часа после полудня Тинтагель вернулась в свои покои, сопровождаемая беспокойным отцом. Ее очень скоро разозлила его излишняя забота, и она резко потребовала оставить ее. Растроенный Тантал ушел, а Тинтагель, ни капельки не чувствуя собственной вины, легла на кровать и перебрала все то, что успела узнать от новых знакомых из темницы. Джаррод Роукс (кажется, она его знала когда-то, он был главой стражи, и она ему немного симпатизировала по молодости и собственной горячности с кровью аэньэ в жилах), Сомио и Августа (саламандры, и очень забавные, с ними Тинтагель было особенно уютно - чувствовалось что-то отдаленно общее), принц Хоулиан (ну надо же! Принц сильфов прямо под ее ногами – и сидит он там уже будь здоров сколько лет). Она искренне сочувствовала каждому из них, и понимала, что ей нужно освободить их. Но даже тот бес внутри нее осознал, что одной ей не справиться: слабы ее руки, недостаточно стратегического ума, чтобы все удачно провести. Да и глупо бы это было, ее бы снова бросили в темницу, только на этот раз в намного менее удобную.
Она наскоро, с помощью своей служанки Эзры оделась в жесткое, как всегда, и неудобное платье, зато обожаемые туфли темно-орехового цвета и просто расчесала волосы, никак их не заплетая. Спала Тинтагель долго, а сейчас... сейчас ей надо было узнать о новых пленных. Ее стремительное прощание с Эзрой и просьба уйти из замка, устроить себе выходной, так как дальше она уже как-нибудь сама бы справилась, и потом почти бег в тронный зал. Перед оным она остановилась и постояла чуть-чуть, несколько переведя дыхание. Стражники впустили ее, и она тихо, будто бы незаметно в своем светлом платье на фоне мрачных стен, проследовала на привычное место, по-прежнему сохраняя молчание. Сейчас она не чувствовала ни возмущения, ни чего бы еще, потому что была целиком и полностью поглощена отчаянием от собственной бесполезности в этой ситуации с пленниками. Наконец она собралась с духом и обратилась к своему соседу с несколькими вопросами, который как-то давно имел на нее планы, но вскоре разочаровался, видя неприступность дамы сердца и антипатию короля к этому браку.
- Что происходит, Карриен? Неужто что-то серьезное случилось? – и она замолкла, когда в зал вошел король, слегка, почти незаметно присела, высказывая свою неприязнь этим небрежным поклоном, и пропустила его слова мимо ушей. Карриен немного помолчал, а затем наклонился к ней, отвечая очень-очень тихо:
- Вчера вечером сюда привели новых пленников. Говорят, какие-то чужеземцы – да и, к тому же, часть из них ушла с Независимыми. – он умолк, зная, что Тинтагель обязательно привычно фыркнет на слове «Независимые», но она продолжала внимательно слушать его, смотря прямо в глаза. – У вас хорошее настроение, миледи?
- Еще бы, Карриен, - абсолютно без эмоций ответила светловолосая, - Я просидела в темнице около суток, и я чувствую себя замечательно. – она опустила взгляд, - Думай, прежде чем говоришь что-то, иначе ни одна женщина на тебе не женится. Но спасибо. За то, что сообщил мне это, а то никто не подумал о том, чтобы меня просветить.
Она отвернулась, снова поднимая голову. Спустя пару мгновений в зал ввели мальчишку. Действительно, его вчера там не было. Днем, по крайней мере. Тинтагель поморщилась, и перевела взгляд на короля, который слегка, с интересом подался вперед. Или не с интересом, но Тинтагель не желала сейчас в этом разбираться. Она постаралась расслабиться и решила немного понаблюдать за происходящим.

 Отправлено: 25.03.11 19:30. Заголовок: Прошу прощения за се..

Оффтоп: Прошу прощения за сей тихий ужас... но я все-таки родила пост Оо
Мягкое шуршание осторожных шагов, такое привычное и родное, заставило открыть глаза – их она ждала с нетерпением. В дни ожидания она спала чутко, чтобы не пропустить того мгновения, когда в покоях снова раздадутся эти шаги: знакомо зашелестят ковры, занавески всколыхнуться от легкого ветра, промчавшегося вслед, а воздух вздрогнет от одного лишь дыхания.
В такое время можно позволить себе на мгновение забыть о том, что происходит за стенами королевской спальни: все что там – серое, грязное, враждебное – останется там, и никогда не проникнет сюда – в уголок спокойствия. В такое время, когда многие еще спят, можно не думать о том, что через пару-тройку часов придется снова доказывать всем и вся, что ты достойна звания королевы. В такое время можно не думать о ненависти, можно не думать обо всех тех тяжестях, которые сдавливают сердце, едва переступишь порог. Можно почувствовать себя всего лишь счастливой женщиной, чей прекрасный рыцарь вернулся к родному очагу. Можно лежать, закрыв глаза, и чувствовать, как он нежно касается твоего плеча, и боится потревожить сон. Но ты не спишь. Он вернулся, и ты не можешь себе позволить спать. Он рядом. Просто рядом.
-Доброе утро, - ответила Лор, после того, как ее король подарил ей свой нежный поцелуй. Ее король. Нет, сейчас они просто люди, которые счастливы быть вместе. И больше ничего не нужно.
Воздух наполнился букетом запахов: пахло свежестью утра, даже сыростью, пахло полевыми цветами, горькой смолой, солоноватым дымом костра, пахло… да, черт возьми, пахло долгой дорогой, проделанной из Сарнатоса в Сеттер и обратно, пахло землей, лошадью, но вместе с тем, пахло чем-то неощутимым, совершенно легким. Ей не нужен был никакой дар предвидения, чтобы почувствовать все то, что чувствовал он за эти четыре дня.
Лорелей прижалась к его груди, слушая, как бьется его сердце. Она молчала – ей нечего было сказать: все нужное он знал и без ее напоминаний. Она чувствовала его усталость, чувствовала груз, который тянул его куда-то вниз, словно камень ко дну, и хотела хоть немного облегчить эту тяжесть. Ее король был так молод и так стар одновременно, что порой она чувствовала себя маленькой девочкой, когда вот так же прижималась к его груди.
Отчего-то сдавило сердце: то ли от безысходности, то ли от переполняющих эмоций. Лор сделала глубокий вдох – главное, что они вместе.
Два часа пролетели как две минуты и ни Лорелей, ни Барретт так и не сомкнули глаз. Близился час, когда король и королева будут вынуждены снова склеивать разваливающуюся страну по кусочкам так, как они это умеют.

Ее трон стоял по левую руку от Барретта. Восседала королева так, как и подобает королеве, по ее представлениям: на каменном лице застыла суровая маска, все тело было натянуто как струна, стеклянные глаза обжигали своим холодом тех, на кого падал ее взгляд. Глядя на толпу придворных она нередко испытывала отвращение, от чего, порой вздрагивала или покрывалась мурашками, но ей приходилось наступать себе на горло, потому что понимала, что эти люди находятся на стороне короля. Сильный союзник принесет больше пользы, чем слабый, но симпатизирующий. И лишь к некоторым из придворных Лор относилась исключительно положительно.
Когда в зал привели нового пленника, взгляд королевы впился в него, словно клещи: пусть он был всего лишь мальчиком, странное чувство, что за всем этим стоит нечто большее, чем просто проведение, вернулось вновь. Оно проявилось еще вчера, когда в тронном зале прозвучало известие отом, что в королевской сокровищнице произошла кража. Но Лорелей не смела позволить себе заговорить раньше, чем свой допрос начнет король.